В Дивееве

В день святых апостолов Петра и Павла епископа Серафима снова вызвали на Лубянку. С утра владыка служил Божественную литургию на Влахернском подворье и сказал в слове о святых первоверховных апостолах:

«Петр, отрекшись трижды, получил право и первенство отверзать вход в рай. Отрекшийся может простить отрекшихся, как и сам был прощен Господом за горькие слезы покаяния; и Павел — гонитель и затем страдалец за Христа, да всех гонящих и покаявшихся приемлет».

На следующий день владыка отправился на Лубянку. Все молились. В полдень вернулся на Влахернское подворье: «Требуют выезда из Москвы. Предложили Новгород, я попросил Дивеево. Получил назначение выехать на шесть месяцев в Дивееве или Саров. Сказали: “Будем организовывать Синод, а вы помешаете”».

Игумения Александра (Траковская), родственница Анны Патрикеевой, звала епископа Серафима после Зырянского края пожить в Дивееве. Владыка с Анной приехали в Дивеево 18 июля 1926 года. Келейница матушки Александры монахиня Мария (Баринова)  приняла странников неприветливо. В монастыре уже находился архиепископ Тамбовский Зиновий (Дроздов) ; второй архиерей был вроде бы не нужен.

Матушка игуменья опасалась приезда ссыльного архиерея, чтобы его пребывание у них не навлекло неблагоприятные последствия со стороны властей. «У нас нет лишнего помещения, — сказала она, — придется владыке остановиться у Марии в келье или у Арцыбушевых». Настоятельница хотела, чтобы ссыльный владыка затерялся в шумном и многолюдном Дивееве.

Смущение и холодность «страха ради иудейска» матери Марии, боявшейся за существование монастыря, недоверие духовенства и сестер, недобрые взгляды епископа Зиновия встретили владыку. Долгое время мать Мария не разрешала владыке служить в храме. После его упорных просьб смилостивилась — благословила очистить подвальный храм под Тихвинской церковью, во имя иконы Божией Матери «Утоли моя печали». 4 ноября владыка впервые за долгое время совершал здесь Божественную литургию при закрытых дверях. Здесь епископ Серафим стал ежедневно служить раннюю Литургию. Обычно владыка старался успеть закончить богослужение прежде, чем начнется служба наверху, и начинал Литургию в четыре часа утра. Выходил затемно.

Тихо совершалось богослужение. Пели двенадцать дивеевских певчих. Сосредоточенно молились, благоговейно и трепетно причащались духовные чада. После обедни владыка произносил несколько слов сестрам и певчим в утешение, а те пересказывали другим; а некоторые записывали его проповеди. После Литургии епископ Серафим ежедневно проходил с четками по Канавке, приняв сердцем правило преподобного Серафима — полтораста молитв «Богородице Дево, радуйся». Заходил в ближнюю пустыньку преподобного Серафима, перевезенную из Саровского леса в Дивеево. Потом молился у алтаря Преображенской Церкви и шел мимо игуменского корпуса. Здесь нередко архиепископ Зиновий и мать Александра из своих окон за ним наблюдали.

«Часто я завидовал ему, — вспоминал потом владыка Зиновий. — Помолился, отслужил, а мы за кофе садимся, только встали».

Отдохнув, читал Новый Завет. Летом уходил в лесочек, где совершал свое молитвенное правило. Однажды известный местный коммунист, решив проверить, что архиерей делает в лесочке, спрятался в кустах. «Приходит, — рассказывал, — смотрю, встает на колени и кладет поклоны. Час, другой, все кланяется, поклоны кладет. Устал я, вышел на опушку, жду. Архиерей, нарядный, чистый такой, идет обратно. Пригласил его отдохнуть со мной. Сел он, а я спрашиваю: “Скажите что-нибудь простое и понятное мне”. Говорит: “Да, вниз легко спускаться, а в горку весьма трудно, сил не хватает”. Говорил со мной так, как никто никогда, и ответил так, как никто».

1 августа 1926 года, в день памяти Саровского чудотворца, епископ Серафим вместе с архиепископом Зиновием ездили на торжество в Саров. Народу было множество. После Литургии — крестный ход. Гудел могучий колокол, архиереи обносили раку со святыми мощами вокруг собора. Злоумышленники пытались опрокинуть святой гроб, но Господь поругания не допустил.

На Ильин день утром архиереи вернулись в Дивеево.

На престольный праздник Успения Пресвятой Богородицы владыка вновь, уже один, молился в Сарове. Это было последнее торжество в Сарове и последнее служение епископа Серафима в Саровской пустыни. Когда он вернулся в Дивеево, приехал представитель нижегородского ОГПУ и объявил: богослужение разрешается только в Дивееве, в Саров въезд запрещен. После этого Саров простоял всего одну зиму.

Зимой владыка жил в комнатах Елены Ивановны Мотовиловой, в корпусе за Канавкой. Игумения Александра успокаивала: «Живите спокойно, большевики не тронут этого места. Преподобный Серафим говорил, что Канавка станет стеной от земли до неба, и антихрист не перейдет за нее». — «Вы не так понимаете слова Преподобного, — отвечал владыка. — Он учил читать полтораста раз “Богородице Дево, радуйся” и говорил: кто исполняет это правило, душой того антихрист не овладеет никогда».

Здесь часто посещала епископа Серафима мать Анатолия, дивеевская схимонахиня. С блаженной Марией Ивановной делился владыка скорбями. Сетовал, что брат Михаил все собирается принять священство, но ему это не удается. «Так дьячком и помрет»,— ответила блаженная; слова старицы в точности исполнились. Беспокоило владыку и то, что нет у них с матерью Марией надлежащего духовного общения. «На одной лошади из Дивеева вывезут», — заметила Мария Ивановна. И это слово ее также сбылось при закрытии обители.

Часто обращалась к епископу Серафиму как к старцу монахиня Таисия (в мире Татьяна Александровна Арцыбушева), урожденная Хвостова. Она была дочерью министра внутренних дел России. В сентябре 1930 года она переехала из Москвы в Муром, работала медицинской сестрой, сыновья учились в городской школе. В ее домике нашли приют несколько монахинь Дивеевского монастыря, а в одной из комнат была устроена домовая церковь. Здесь священники из Мурома и Москвы тайно служили Литургию. Из Дивеева владыка писал ей:

«Что такое монашество? Монашество есть чистым сердцем пребывание человека в Боге и Бога в человеке. Или: монах есть тот, чье сердце поглощает Христа и Христос сердце, или: чье сердце обнимает Христа и Христос сердце. <…> Это святые стогны, политые потом, кровью и слезами преподобных.

Воля Божия, святая и совершенная, идет к нам сверху, с неба, яко пламень, яко столп огненный горящий, а воля наша, яко вода непостоянная, текущая своенравною струею, устремляется напротив, наперекор огненному столпу — воле Божией, из чего и получается, во-первых, воля наша — воля Божия — крест.

Дивеево, 1927 г.»

Приведем строки из воспоминаний монахини Таисии (Татьяны Александровны Арцыбушевой), посвященные владыке:

«В конце августа я получила письмо от своего духовного отца архимандрита

Серафима (Климкова): “Очень рад за тебя,— писал он, — что ты попала к владыке Серафиму. Это большой выигрыш для тебя. Владыка — великий старец откровения. Будь с ним откровенна во всем. Земно кланяюсь владыке и прошу за тебя”.

Старчество — это особый дар Божий. Не каждый духовный отец является старцем для чад своих. Бывает так, что у духовного отца много чад духовных, а старцем он явля-ется для одного-двух. Это дается Богом.

Кто искренно предаст себя в послушание духовному отцу, тот каждое слово его считает словом Божиим. Духовный отец по отношению к такому чаду ничего не делает и не говорит без внушения Божия.

Владыка говорил, что в истинном отношении к отцу не может быть ни зависти, ни ревности, ни обиды, так как все принимается как от руки Господа. Если есть что-либо подобное— значит нет настоящего отношения.

Он говорил, что чем откровеннее духовное чадо с отцом, чем глубже открывает раны свои, тем ближе он делается духовному отцу. Подобно матери, для которой самое неудачное, убогое дитя дороже здоровых. “Никогда не стыдись открывать грехи, — говорил он, — чем безжалостнее будешь обличать себя, тем больше будет облегчения”.

Он любил говорить образами, торжественно, часто мистически, таинственно. Иногда необыкновенно сильно, иногда отечески, ласково. Иногда обличал и говорил: “Я навожу на тебя прожектор, чтобы ты видела, какая ты должна быть и какая есть”. Иногда он поражал меня вопросом: “Что ты делала в таком-то часу, я слышал то и то”, — и так именно и было.

Однажды я забыла ему сказать один грех, он долго просил меня подумать, вспомнить, нет ли еще чего, затем встал, накрыл мою голову омофором и сказал: “Ну, повторяй за мной: ‘Прости меня. Господи, за…’” — и назвал мой грех со всеми подробностями.

“Мне велено тебе сказать…”, — часто говорил он, и от этих слов делалось жутко. <…>».

В конце 1937 года монахиню Таисию арестовали по ложному доносу, к счастью, не связанному с домашней церковью. Ее освободили через восемь месяцев. В 1938 году она уехала из Мурома. Скончалась в схиме в 1942 году сорока семи лет.

2/15 января 1927 года, в День Ангела владыки Серафима, в Дивееве совершили торжественное архиерейское богослужение.

Алексей Арцыбушев, сын Татьяны Александровны, много лет спустя вспоминал об этом событии: «Второе января, день его Ангела, торжественная служба в Тихвинском храме монастыря. Он на кафедре — я рядом с посохом, он в алтаре — я с посохом у Царских врат справа. Вот он торжественно с дикирием и трикирием в руках стоит на солее: “Призри с небесе. Боже, и виждь, и посети виноград сей, его же насади десница Твоя”, — а монастырский хор отвечает ему: “Святый Боже, Святый крепкий, Святый без- смертный, помилуй нас”.

Его службы были торжеством. Так, как служил владыка, я нигде больше не видел и не слышал. Это было неповторимое состояние моей ребячьей души. А после Литургии — крестный ход по всей Канавке, а она длинная- предлинная. Январские морозы сковали снега, осыпали искрящимся инеем ветви кладбищенских берез, лип и всю владыкину серебряную бороду; превратили дыхание хора певчих в облака белого пара, сквозь который слышно: “От юности Христа возлюбил еси, блажен- не, и Тому Единому…” Владыка идет с посохом, я впереди него со свечой в тяжелом бронзовом подсвечнике, руки застыли окончательно, они хоть и в перчатках, но словно прилипли к бронзе, я силком разжимаю их и… Свеча и подсвечник падают у ног владыки. Он нагибается, поднимает свечу, несет ее, а мне, улыбаясь, показывает, чтоб я дул на руки».

Накануне Дня Ангела игумения Александра поднесла ему копию иконы Пресвятой Богородицы «Умиление», перед которой скончался преподобный Серафим. Образ уте-шал владыку в изгнаниях. Перед ним утром и вечером читал он сто пятьдесят раз «Бого-родице Дево, радуйся», «Царице моя преблагая…»; владыка Зиновий подарил блюдо с изображением Сарова и надписью: «Ты же, рабе Божий, держись правды».

1/14 февраля 1927 года, после всенощной под Сретение, которую совершали дома в келье, владыка вдруг бросился к одному окну, потом к другому с молитвенным восклицанием.

«Пречистая Дева Богородица идет по Канавке. Не могу зреть пречудной Ее красоты и неизреченной милости!»

Пасху 1927 года встречали в Тихвинском храме. Большими хлопьями падал снег. Громадное впечатление произвело чтение владыкой святого Евангелия.

Саров переживал тяжелые дни. 30 марта 1927 года мощи преподобного Серафима увезли в город Темников и далее. Камушек, на котором тысячу дней и ночей молился преподобный Серафим, и гроб чудотворца делили на части. Скорби и скорби…

Утешением был блаженный Онисим, дитя по развитию. Чувствуя владыкину ласку, бежал к нему, «к Сафиму». Во время службы архипастыря Онисим ликовал: «Наша Сафима служит». Постилал ему орлец. «Птичку Сафиме», — требовал он у послушниц.

— Видели мы Господа, — рассказывал Онисим владыке.

— А как ты Его видел?

— Душенька, пожар… пожар, думали. Смотрим, Господь… и Матерь Божия, душенька. Сказали: «Монашки замуж не ходить, а то одни мослы [кости] останутся…» и спрятались, — поведал Онисим о видении Господа, повелевшего сестрам хранить обручение с Ним.

Особенно возмущали Онисима нарушители поста. «Сафима, московка рыбу ест»,— жаловался он.

— А, душенька, не ужинали? — спрашивал у причастников.

— Нет, душенька, не ужинали.

— Покорно благодарим.

Владыкины чада привезли ситцевую рубашку в цветах, которая нравилась Онисиму. «Сорвем у Онисиньки цветочек», — шутили сестры.

Осенью 1927 года в Дивеево наехали представители власти и объявили о закрытии обители. Пришли к владыке. «Куда хотите выехать?» — спрашивали. «На место своего служения — в Дмитров. И больше никуда». Последние слова были неугодны властям;  значит, из Дивеева не хочет. Непрошеные гости зачастили. Святыни пришлось убрать, поделили частички от лычка, от вещей Преподобного. Мать игумения дала епископу часть мощей преподобного Серафима, часть от главы.

Как-то во время всенощной незадолго до закрытия Дивеева зарыдал блаженный Онисим: «Об обители плачу, душенька!» Господь сподобил блаженного увидеть ее закрытие. Последние месяцы Онисим все притаскивал листы железа к забору и домику владыки. «Что это ты делаешь, душенька?» — «Околачиваем, душенька. Околотить [заколотить] надо». Так и сбылось; по отъезде владыки корпус заколотили со всех сторон. Онисим плакал: «Сафиму взяли в холоду», то есть в холодную тюрьму.