Детство и учеба

Описание детства и периода учебы Владыки Серафима.Семья Звездинских происходит из рода Бонефатьевых, поборников старой веры (старообрядцев-беспоповцев). В XIX столетии этот род проживал близ города Солигалича в Борисоглебском уезде Ярославской гyбepнии. Иларион, их родоначальник, имел сына Гавриила, твердого и умного начетчика; его сыновья Василий, Александр, Иоанн и дочь Мария воспитывались в правилах старой веры под строгим взором отца. (Супруга Гавриила Иларионовича Екатерина была нежной и заботливой матерью, имела мягкий и сердечный характер).

Младший из братьев, Иоанн, не находил покоя в родном доме, горя стремлением к просвещению, которое отец считал ненужным и даже вредным. Босой, имея всего несколько копеек, Иоанн пешком отправился в Петербург, где, как он слышал, жили единоверные ему земляки. В столице он нашел храм на Волковом кладбище, в котором по инициативе митрополита Платона (Левшина) был создан единоверческий приход, объединивший в себе многих старообрядцев. Имея единую иерархию с Православной Российской Церковью и сохраняя в неприкосновенности дониконовские богослужебные уставы, книги и свои старинные распевы, прихожане из старообрядцев находили там удовлетворение и успокоение. К ним и присоединился юный Иоанн Гаврилович Бонефатьев, подав прошение на Высочайшее имя о своем причислении к Православной Единоверческой Церкви. Высочайшим соизволением он был принят в соединение с Православной Российской Церковью с новой фамилией. В надежде обрести в нем восходящую звезду, ему было повелено впредь именоваться не Бонефатьевым, а Звездинским.

Церковная же власть, присоединив Иоанна к единоверию, дала ему должность чтеца при храме на Волковом кладбище в Петербурге, где у него обнаружились редкие музыкальные способности и чудный голос.

Узнав об измене древнему благочестию, родитель Иоанна, Гавриил Иларионович, сильно прогневался. Горе его усилилось еще и тем, что другие сыновья, Василий и Александр, также вскоре перешли в единоверие, переменив фамилию. Мать их, также склонная к единоверию, скрывала свое настроение, боясь мужа. Ревнитель старой веры со свойственным ему ригоризмом предал проклятию сыновей до третьего колена. Нелегко пережил Иоанн проклятье отца: он даже заболел.

В Петербурге Иоанн женился на дочери единоверческого священника, Евдокии Васильевне Славской, мягкие и нежные черты ее лица свидетельствовали о сокровен-ной красоте кроткого духа. После женитьбы Иоанн Гаврилович принял духовный сан и получил место священника в Ржеве. Там у пего родилось трое детей: Михаил, Константин и Ольга (Константин и Ольга умерли во младенчестве).

В начале восьмидесятых годов отец Иоанн с семьей переехал в Москву. В древней столице центр единоверия находился на Новоблагословенной улице. Здесь, при Троицко-Введенской церкви, отец Иоанн Звездинский вскоре заслужил народные любовь и уважение за молитвенное истовое служение и прекрасный голос. Московские богачи-старообрядцы, обращенные им в единоверие, видели в нем дар небесной благодати и милости Божией к ним. Мудрое слово, подвижническая жизнь, отеческая любовь к чадам привлекали многих старообрядцев, находивших в лице отца Иоанна мудрого духовного наставника. Число единоверцев быстро росло, так что в Москве открылись еще три единоверческих храма. Тогда же отец Иоанн Звездинский был назначен благочинным всех московских единоверческих церквей.

Отец Иоанн был неутомим. Он не только принимал всех, приходивших к нему, но и сам искал нуждающихся в помощи, без боязни посещая городские трущобы.

Смелости и мужеству его изумлялись многие. Он же все терпел, по слову святого апостола Павла:

Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых (1 Кор. 9, 22).

Порой угрозы сыпались со всех сторон, злоба раскольников достигала его даже в собственном доме, где они нередко били окна, веры и в самоотверженной любви к пастве, вверенной ему Богом, заплевывали их, а иногда подвергали заплеванию и самого отца Иоанна. Но, раз утвердившись в истинной вере, он оставался непоколебимым.

7 апреля 1883 года, на шестой неделе Великого поста, в четверг (день недели, посвященный памяти святителя Николая), у него родился сын, будущий епископ (Серафим, нареченный во святом Крещении Николаем. Со временем он стал истинным подражателем великого святителя в ревности о чистоте
Впоследствии епископ Серафим часто вспоминал слова из Триоди Постной, которые читались в день его рождения за церковным богослужением:

Даждь Ми, сыне, твое сердце, очи же твои Моя пути да соблюдают (на вечерне 2-е чтение, Притч. 23, 26).

В этих словах он видел пророчество о своем монашестве, а слова:

се, работающий Ми ясти будут… се, работающий Ми пити будут… (на 6-м часе, Ис. 65, 13) —

относил к своему священству. «Священнослужители не могут умереть от голода, — говорил владыка в дни своего бедственного изгнания, — если не ослабеем и будем совершать служение Богу, будем иметь насущное и потребное к жизни».

Семейство отца Иоанна ненадолго увеличилось рождением второй дочери, названной в честь его матери Екатериной. С рождением Кати пришла в семью и глубокая скорбь. После родов, 17 ноября 1886 года (по другим данным, 1885 года), незадолго до престольного праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы, скончалась совсем молодая супруга отца Иоанна. Перед выносом гроба горячо любивший ее отец Иоанн, в великой скорби распростершись на земле, предал себя и осиротевших детей своих всеблагой воле Божией. Катя прожила шесть лет и также отошла ко Господу.

Николай остался без матери в возрасте двух-трех лет. В женском Всехсвятском единоверческом монастыре, слева от алтаря храма, находился памятник белого мрамора над могилой Евдокии Звездинской, супруги отца Иоанна, изображавший аналой с лежащими на нем Крестом и Евангелием. Навещая могилу мамы, маленький Коля ходил вокруг каменного аналоя… Теплая встреча и ласка ждали мальчика в покоях игумении Маргариты; в дни памяти матери горячий чай, цветы, птички — все радовало Колю,
обо всем сохранил он добрую память на всю жизнь.

Воспитанием Коли занимался отец, а уход и заботы о нем были поручены няне, Анне Мартировне, дальней родственнице. Нежно любящий сына отец Иоанн своей теплотой и лаской не давал ощущать Коле, что он сирота, не имеющий материнского покрова. Святейший Синод не раз предлагал отцу принять монашество и епископский сан, однако он не принимал предложения, озабоченный воспитанием детей.

К старшему брату Михаилу Коля относился с почтительным уважением. Очень любил он свою сестру, Анну Ивановну. Она была для него воспитательницей и учительницей: готовила к школе, дарила книги, возила в город, показывая достопримечательности, водила в театр.

Рассказывая о детстве, владыка обязательно отмечал, что его, маленького, обязательно будили в церковь к ночной службе под праздники. Утреня, по единоверческой традиции, совершается ночью. И в холод, и в непогоду вели мальчика в храм, где он часто засыпал, но присутствие на богослужении считалось необходимым для воспитания. Позже владыка Серафим говорил, что лучше быть в храме, хотя бы спать, — но все же в храме.

Отец прививал сыну любовь к богослужению, храму, пению и чтению. На клиросе Коля читал легко и охотно, четко выговаривая слова Псалтири и других молитвословий. Чтобы мальчик мог читать по лежащему на аналое Часослову, ему подставляли скамеечку под ноги.

В алтаре отец Иоанн давал сыну запивать теплоту; в ожидании мальчик с трепетом внимал молитве священника. «Видно, папа за меня молился в то время, — говорил владыка. — Может быть, он испросил у Бога и эту милость, что я пошел по пути служения Церкви Божией». В алтаре его всегда поражало изображение Страстей Христовых: Гефсиманская молитва, несение Креста на Голгофу и воскресший Господь.

Однажды маленький Коля, увидев стоящего у престола отца, через Царские врата вошел в алтарь. Видевшие это поначалу смутились, но затем увидели в этом событии Божие указание на то, что младенец будет священнослужителем и предстоятелем у престола Божия.

А дома его любимым занятием было каждение: для этого приспособили старенькую лампадку на цепочке, которую сестра хранила впоследствии до архиерейской хиротонии брата.

Семи лет Коля тяжело заболел: обнаружились камни в почках. Отец отвез его в больницу святого равноапостольного князя Владимира близ Покровской общины. Плакал отец, плакал и Коля, оказавшись на руках у чужих людей.

Однако вскоре камни вышли, и он вернулся домой.
Учиться Колю отдали в церковное училище при единоверческой церкви. Особенно трудно давалась ему арифметика, из-за которой он остался на второй год. Трудно давался счет после двадцати. «Как быть, — вспоминал потом он, — когда пальцев не хватало ни на руках, ни на ногах?!»

Окончив приходскую школу, Коля поступил в Заиконоспасское училище на Никольской улице. Няня будила рано. Трудно вставать из теплой постели, а впереди трудный путь от Новоблагословенной до Никольской улицы. «Как я завидовал кошке, которая лежала у теплой печки, и ее никто не тревожил», — вспоминал владыка.

От Новоблагословенной улицы до центра Москвы расстояние немалое. По пути встречалось множество часовен со святынями, и юный ученик со своими сверстниками всегда заходил во все часовни, прося успехов в учебе; копеечки, данные на завтрак, тратил на свечи, которые ставил перед чудотворными иконами, особенно когда нужно было отвечать трудный урок. Учился Коля старательно и успешно.

Товарищем Коли был сын единоверческого причетника из Троице-Введенской церкви; вместе ходили они в школу. Среди одноклассников выделялись трое; Николай Звездинский, будущий епископ Дмитровский Серафим; Всеволод Красновский, сын священника церкви святителя Алексия на Николо-Ямской улице, впоследствии епископ Клинский Гавриил, и Николай Кудрявцев, сын диакона Троицкой церкви в Сыромятничевском переулке, будущий епископ Богородский Никанор, единоверческий викарий Московской епархии.

Старший брат Николая Михаил окончил университет с медалью, которую получил из рук Великого князя Сергея Александровича за сочинение о московском митрополите Филарете (Дроздове). Коле хотелось что-нибудь позаимствовать из учености брата. Обидно было, когда его, как маленького, не оставляли в гостиной во время разговоров взрослых, а отправляли в детскую.

Памятны Коле были беседы с придворным иконописцем Гурьяновым, который много рассказывал о царском дворе. Коля слушал с замиранием сердца.
— Хочешь, возьму тебя во дворец?
— А что я там буду делать?
— Будешь пажом у царицы.
«Большего желания у меня не было, так был я восхищен этой мыслью,— вспоминал владыка. — Вот Господь и привел меня служить Царице всех цариц — Царице Небесной, а не земной».

Закончив Заиконоспасское училище, Николай продолжил учение в Московской Духовной семинарии. «Из всех наук я любилодн у лишь науку — богословие, — вспоминал владыка. — Если изучать, то Бога: это единственно святое, драгоценное и нужное». В семинарии выучил он на память оду Державина «Бог».

Особенно усердно молился он своему небесному покровителю — святителю Николаю. В комнате Коли висел образ Святителя в рост, перед которым он ежедневно просил о даровании способности говорить поучения и проповеди, прославлять Господа и обращать людей ко Христу. И Господь наградил его этим даром. В семинарском храме воспитанник Николай Звездинский произнес с амвона первые проповеди. Посвящение его в чтеца и иподиакона совершил за богослужением в храме Христа Спасителя Можайский епископ Парфений (Левицкий), еще недавно бывший ректором Московской Семинарии.

В годы учебы Господь сподобил будущего владыку Серафима получить чудесное исцеление от старца Серафима, Саровского чудотворца, в то время еще не прославленного. На третьем году учения в семинарии (в 1902 г.), когда

Коле было восемнадцать лет, он заболел гнойным воспалением желез (лимфангоитом), тяжелой болезнью, по определению врачей, безнадежной. Одновременно заболел еще один из семинаристов, и врачи посоветовали ему сделать операцию. Но после операции юноша скончался.
Николай тяжело страдал от нестерпимой боли. Никакие средства и лекарства не давали ему облегчения. Температура держалась высокая. Врачи объясняли скорбному отцу, что общее заражение крови неотвратимо и возможности для спасения жизни практически нет. Но Господь судил иначе.

Случилось так, что как раз в это время прибыл в Москву по делу обращения раскольников настоятель Саровской пустыни игумен Иерофей, друг и почитатель отца Иоанна. Он привез и подарил отцу Иоанну изображение старца Серафима. «Отец протоиерей, не теряй надежды, не скорби чрезмерно,— сказал он отцу Иоанну. — Старец Серафим творит предивные чудеса, с верой к нему обращающимся дарует исцеления бесчисленные и преславные, и нет для его молитвы ничего невозможного. Проси его, он исцелит и твоего сына».

Отец Иоанн вручил Коле образ отца Серафима и сказал; «Вот, Коля, тебе истинный врач, проси его, он исцелит». С горячими слезами принял Коля нежданный дар, прикладывал его к больному месту, прося помощи и облегчения; железы особенно воспалились под правой рукой. В слезах уснул… Проснулся — боли нет, тихо… лишь лампады мерцают. Что-то мокрое на боку, так легко и сладко на сердце. «Что это? Я исцелен! Нет ни малейшей боли, ни неловкости — ничего, кроме радости».
— Папа, Нюша, няня, идите скорее, я исцелен, здоров!
— Это милость Божия к нам! — восклицал отец. — Благодари, Коля, своего исцелителя. Если бы не его дивная помощь, мы бы тебя потеряли.

Исход болезни поразил и врачей: рана от прорвавшегося гнойника глубокая, а как это получилось, они объяснить не могли.

Отец хотел сразу же писать в Саров. Но брат Михаил убеждал всех: «Зачем писать в Саров о чудесном исцелении? Прорвался гнойник — вот и все… так этому и быть».
Через несколько дней врачи встревожились: «Отец Иоанн, исход болезни неизвестен. Благополучным течением не можем вас успокоить — организм крайне истощен, гнилость раны велика, опасность не миновала и грозит роковым исходом».

После радости о милости Божией — смертельная печаль. «Боже мой! — плакал отец.— Ты справедливо наказываешь нас за неверие». И тотчас послал в Саров по телеграфу письменное сообщение о чудесной помощи старца Серафима больному сыну с просьбой помолиться о болящем Николае у гроба чудотворца. В здоровье Коли наступила решительная перемена; он стал быстро поправляться и вскоре окреп.

Гражданская власть и саровское духовное начальство запросили документальные данные, подтверждающие чудо. Под присягой перед крестом и святым Евангелием было составлено письменное свидетельство об исцелении Николая Звездинского по молитвам старца Серафима Саровского от гнойного воспаления желез, грозившего неизбежной смертью. Бумагу подписали лечившие врачи: аллопат Спасокукоцкий и гомеопат Дмитрий Петрович Соколов. Отец Иоанн написал письмо и игумену Иерофею:

«Имею честь сообщить Вашему Высокопреподобию следующее событие в моем семействе: сын мой Николай, 18 лет, воспитанник III класса Московской Духовной Семинарии, прошедшего января 12 сего 1902 г. заболел опухолью под правой мышцей (воспаление лимфы). Врач советовал сделать прокол и выпустить гной, но больной на это не соглашался. 25 января 1902 г. Вы осчастливили меня Вашим посещением; в это время я сообщил Вам о болезни и страдании моего сына. Болезнь его с часу на час усиливалась, больной сильно изнемогал, стали делаться обмороки; так продолжалось до 28 января. В этот незабвенный день через посланного Вашим Высокопреподобием в 6 часов вечера я получил книгу “Житие старца Серафима” и образок его на белой жести; я этот образок принес к страждущему сыну, попросил его перекреститься и с верою приложиться к образу преподобного; он с трудом перекрестился, поцеловал образ и приложил к больному месту… О, дивное чудо! Болезнь утихла, страдания прекратились, больной успокоился. Ночью, сидя в постели, он молился и несколько раз целовал образок. В 5 часов утра он впал в забытье и уснул, через час просыпается и приглашает сестру, говоря: “Я весь мокрый, должно быть сильно вспотел”, — но она увидела, что нарыв прорвался, белье и постель вся покрыта гноем, которого вытекло весьма много. В настоящее время сын мой совершенно поправился.
Таковое милосердие Божие, оказанное моему сыну Николаю за молитвы святого Старца Серафима, свидетельствую я и дети мои своею подписью и приложением именной печати. Вашего Высокопреподобия сердечно благодарный сомолитвенник и покорный слуга протоиерей Московской единоверческой Троицкой церкви Иоанн Звездинский, благочинный единоверческих церквей».

Образок Саровского старца стал семейной святыней и почитался как икона, хотя изображение святого было без нимба.

Вскоре после этого происшествия Синод возбудил ходатайство перед Императором об открытии святых мощей и прославлении старца Серафима, непрерывно подающего чудесную помощь всем, с верою к нему притекающим.

Через некоторое время отец Иоанн получил из Святейшего Синода письмо с просьбой — написать службу преподобному Серафиму. (Этого хотел и Государь, который узнал о случившемся в семье протоиерея Иоанна чуде.) Но отец Иоанн был без образования, он был из начетчиков, писать службу ему никогда не приходилось, и он написал в Синод отказ. Однако его не оставили в покое. Вскоре после первого предложения он снова получил письмо с той же просьбой. И на это письмо отец Иоанн ответил отказом. Но воля Божия была другая, и отец Иоанн в третий раз получил пакет с просьбой написать службу преподобному старцу… И опять отец Иоанн взял в руки ручку с пером и протянул ее к чернилам… но в этот самый момент он услыхал приближающиеся к нему чьи-то шаги и вдруг, с правой стороны около себя, он увидал стоящего старца, именно такого, каким был изображен на портрете отец Серафим. И старец этот глядел на отца Иоанна и ласково улыбался. Отец Иоанн от неожиданности ничего не мог выговорить, а старец между тем обошел сзади его стул и с той же улыбкой снова посмотрел на батюшку. Отец Иоанн наконец опомнился и стал звать к себе кого-то из детей… Но старца Серафима уже не было около него. Это чудное видение подсказало сердцу отца Иоанна, что сам Саровский старец желает, чтобы служба ему была составлена именно им и что он поможет ему в этом деле. Тогда отец Иоанн написал в Синод, что он согласен взяться за этот труд. Помолившись, отец Иоанн приступил к делу. Он свидетельствовал, что когда составлял службу, то часто видел около себя отца Серафима, видел его ясно, как живого, видна была каждая черточка и морщинка на его лице, так что если бы он был художником, то мог бы зарисовать отца Серафима на бумаге.

Службу отец Иоанн написал в продолжение месяца (это очень быстро, как говорят понимающие люди) и отправил ее в Синод. Туда же были присланы от других составителей целый ряд служб, но лучшей из всех признали службу, составленную отцом Иоанном. Она была принята Церковью и помещена в Дополнительной Минее, так что и до настоящего времени дважды в год мы прославляем преподобного Серафима Саровского устами отца Иоанна.
В 1903 году, незадолго до поступления в Духовную Академию, будучи еще воспитанником Московской Семинарии, Николай Звездинский стал свидетелем и участником торжественного и незабвенного события — прославления преподобного Серафима,

В Саров Николай прибыл вместе с отцом. Товарищ обер-прокурора Святейшего Синода Владимир Карлович Саблер оказывал составителю службы внимание во все время пребывания на Саровских торжествах. Сын находился с отцом и разделял его радость. «Мне обер-прокурор,— замечал потом, улыбаясь, владыка, — подал тогда только два пальца при рукопожатии, удостаивая еще не полной чести, как воспитанника семинарии».

На пути в Саров отец Иоанн простудился и потерял голос. На торжествах прославления преподобного Государь выказал желание, чтобы сам творец службы читал за всенощной канон святому. Что было делать? Николай просто решил этот вопрос — он посоветовал родителю испить маслица из лампады перед мощами преподобного Серафима. И когда отец Иоанн выпил несколько капель этого святого масла, голос его к нему вернулся, и он читал канон не как старец, а как юноша, на что обратил внимание и Государь, заметив: «Я думал, что услышу старческий голос, а это читает молодой человек», — сказал он.
«Я стоял всенощное бдение у самой раки, позади Государыни, — вспоминал владыка,— и когда она пожелала приложиться к мощам, то, обращаясь ко мне, сказала: “Возьмите стул”. [Я отодвинул стул и] так я оказался пажом и слугой Императрицы, исполнив ее повеление».

Торжества завершились парадным обедом. Государь, обходя обеденный стол, подошел к отцу Иоанну Звездинскому и наградил его за составление службы Серафиму Саровскому наперсным крестом, украшенным бриллиантами, и собственноручно подписанной иконой Преподобного, молящегося на камне.

После открытия святых мощей отец Иоанн видел наяву преподобного Серафима; подробности и суть явления он не открыл, но со слезами говорил сыновьям: «Вы так уже не поживете, как я живу. Нет. Вам так не пожить…» Он очень изменился: рыдал, и вся грудь бывала мокрой от обильных слез. Много слез пролил он и в последующей жизни в молитвах к Преподобному.

По возвращении в Москву отец Иоанн хотел торжественно внести в свой храм образ преподобного Серафима, но весь причт восстал против желания отца Иоанна — они продолжали признавать только древние иконы святых. К тому же ревнители древнего благочестия были против участия их единоверческого пастыря в прославлении преподобного Серафима Саровского, строгого обличителя старообрядческого раскола. Но вскоре после их отказа у многих из них тяжело заболели старшие дети. Они увидели в этом вразумление Божие, раскаялись в том, что не признали нового угодника Божия, и сами обратились к отцу Иоанну с просьбой внести в храм икону преподобного Серафима, что и было вскоре сделано, — и дети их выздоровели.

Отец Иоанн издал много трудов, которые печатались в единоверческой типографии, принадлежавшей Троицкой Введенской церкви. Он собрал и издал древние Прологи. Книги содержали совсем забытые поучения и редкие, никому не известные старинные сочинения — получились огромные фолианты в дорогих переплетах с золотом. Невиданные по объему издания приводили в восторг и удивление.

Обер-прокурор Святейшего Синода В. К. Саблер пожелал, чтобы единоверцы поднесли свое произведение лично Государю. В назначенный день во дворце Царского Села их угостили завтраком и вскоре пригласили к Царю. С низким поклоном поднесли единоверцы ему редкое издание.

— Вот какой вы испекли пирожок, отец протоиерей, — ласково сказал Государь отцу Иоанну и, обращаясь ко всем, добавил: — Благодарю вас за труды.
Семинаристом Николай Звездинский был призван на военную службу. В городской управе бросили жребий — Коле выпал «белый билет», освобождение. Его зачислили в ратники второго ополчения, и военного обучения он не проходил.

Рядом с церковными домами, близ единоверческих храмов, находилась фабрика Филипповых. Таня Филиппова, ровесница Николая, росла с отцом и няней. И думалось Николаю, что чище и прекраснее ее никого нет. Она казалась ему ангелом. Но о любви своей он никому не говорил; летом ежедневно смотрел с колокольни Троицкой церкви, как она шла в школу, а в праздники — в церковь. Глубокое чувство Николая оставалось неразделенным: Таня была холодна и безразлична. Отец Тани считал для дочери такую партию неподходящей, поэтому знакомство его с семьей протоиерея не простиралось дальше учтивых поклонов и обмена любезностями. Сердце юноши тосковало, душа искала любви…

Привязанность эта сопровождала его всю юность и молодые годы. Спустя много лет, вспоминая о своей юношеской любви, владыка приводил на память строки из ирмоса Животворящему Кресту:

«О, Треблаженное Древо, на нем же распяся Христос, Царь и Господь, имже паде древом прельстивый, тобою прельстився, Богу пригвоздившуся плотию, подающему мир душам нашим».

Собираясь поступать в Духовную Академию, Николай думал: «Получу высшее образование, мое положение в обществе изменится, может стать, и Таня будет благосклоннее ко мне». Старец Зосимовой пустыни Алексий (Соловьев) говорил впоследствии; «Господь нарочно привязал сердце его к сей девице, дабы возвышенной любовью оградить от увлечений более грубого характера, свойственного юношам».

Когда потом к владыке приходили на откровение юноши и говорили: «Вы монах, не можете понять сердечных страданий», то он отвечал: «Понимаю. И я переживал и страдал».