Постриг

«Есть у нас теплый молитвенник — брат наш Серафим».

У Николая Ивановича пошла внутренняя борьба — идти ли в монахи или стать белым священником? Но он уже совершенно доверял своему старцу и ничего не делал без его благословения, а отец Алексий сказал, что брак для него будет непосильным крестом и что он должен послужить Господу без спутницы жизни.

Последний год учения… Друг Николая, Виталий Стефанович Ставицкий, принял монашество с именем Филипп, исполнив данный у раки преподобного Сергия обет.

Обеты были даны тремя друзьями одновременно. Но намерения Полиевкта неожиданно изменились: обет казался ему необдуманным. Он решил жениться и просить о рукоположении во священника. Летом 1908 года Полиевкт отдыхал в Киеве. Назначили день свадьбы. Все готово: жених одет к венцу, осталось зашнуровать ботинки, но… внезапный приступ болезни остановил его. Невеста в церкви ждет, смотрит на открывающиеся двери: вот войдет жених. И вместо этого ей приносят весть об отмене венчания. Полиевкт оказался в больнице. К нему приехал его духовник, архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий). Владыка делился воспоминаниями о том, сколько на его памяти было случаев, когда студенты, нарушившие обет пострига, скоропостижно умирали. Но Полиевкт, по-видимому, не отнес предостережение владыки на свой счет и не вернулся к намерению пойти по пути монашескому. Дней через семь-десять после этого разговора, 30 июля 1908 года, он умер. Его невеста посвятила себя Богу и исполнила монашеский обет своего обручника.

Событие это поразило Академию. В годовщину кончины Преосвященный Антоний написал в академический журнал «Христианин» статью «Господь есть Бог Ревнитель»; «Итак, Бог взял к Себе уклонившегося от всецелого посвящения себя Богу. Он… преставляет к вечной жизни, “да не злоба изменит разум его или лесть прельстит душу его”. Отнимая жизнь у боязливых, Он, как бы против их воли, отнимает их от мира, лежащего во зле. Страшно прогневать Бога слабой жизнью в монашестве, но не менее страшно уйти от его призвания, как Иона».

Теперь очередь была за Николаем Звездинским, которому надлежало исполнить свой обет, посвятить себя Богу в иноческом чине.

Ректор торопил подать прошение о принятии пострига. Студенты же, настроенные против монашества, предупреждали: «Николай Иванович, если ты в монахи, никогда больше не подадим руки».

Решившись на постриг, Николай собрался поехать в Зосимову пустынь к отцу Алексию, чтобы испросить благословения на подачу прошения. Здесь с ним случилось неожиданное искушение, о котором он рассказал в письме брату:

«Что-то внутри не пускало меня туда, силясь всячески задержать и остановить. Помолился у Преподобного и поехал. Беру билет, и только хотел садиться в вагон, вдруг из одного из соседних вагонов выходит Таня Филиппова и направляется прямо навстречу мне. Подумай, никогда, кажется, не бывала у Троицы — индифферентка, а тут вот тебе, приехала, и именно в такой момент! Я не описываю, что было со мной, целый рой чувств и мыслей поднялся в душе, хотелось плакать, одна за другой стали проноситься светлые нежно-ласковые картины семейной жизни, а вместе с тем и мрачные, страшные картины монашеского одиночества, тоски, скуки и уныния. О, как тяжко, тяжко было! И был момент, когда я хотел (с болью, покаянным чувством вспоминаю об этом) отказаться от своего решения, подойти к ней и поговорить. И конечно, если бы не благодать Божия поддерживающая, я отказался бы от своего решения, ибо страшно было. Но нет — лукавый был посрамлен. Увидев, что Таня Филиппова идет по направлению ко мне и так, словно участливо, посматривает на меня, я поспешил скорее войти в вагон ( и там скрылся, сел так, чтобы нельзя было видеть ее. Поезд тронулся. В Зосимовой пустыни старец много дивился и не велел больше медлить с прошением. “Иначе, — сказал он, — враг и еще может посмеяться”.

Испросив благословения и молитвенной помощи у своего старца, Николай сообщил о своем решении и архимандриту Арсению, который благословил его образом Воскресения Христова.

Постриг назначили на 26 сентября 1908 года. Последнюю неделю перед постригом по благословению отца Алексия Николай провел в Зосимовой пустыни. По дороге в Сергиев Посад он попросил зосимовского игумена Германа (Гомзина) сказать наставление.

«Будь воином Христовым, чувствуй себя всегда стоящим в строю перед лицом Начальника твоего — Спасителя Бога. Не видишь, а сердцем чувствуй, зри Его близ себя. Весь будь в струнку, всегда неопустительно. Знаешь, солдат стоит в строю, начальник отошел… воин не видит его, но чувствует его присутствие и стоит начеку; так и ты не забывай, что Бог всегда с тобой!»

26 сентября 1908 года, в день памяти святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова, на всенощном бдении в академическом храме Покрова Пресвятой Богородицы был совершен монашеский постриг студента третьего курса Николая Звездинского. При постриге ему нарекли имя «Серафим», в память того замечательного чуда, которое и послужило причиной его желания послужить Богу в иноческом образе.

Сестра Николая, присутствовавшая на постриге, писала брату Михаилу: «Воистину нашел он то, к чему стремился, рвался, страдая! 26 сентября за всенощным бдением совершился обряд пострига. И не стало у нас брата Коли — остался смиренный инок Серафим. Надо было видеть его лицо, когда после пострига подходили к нему монахи, спрашивая: “Что ти есть имя, брате?” Каким небесным миром сияло оно… Итак, совершилось…

Есть у нас теплый молитвенник — брат наш Серафим…»

Новопостриженного монаха Серафима отвезли в Гефсиманский скит, где он семь дней провел в молитве и посте в церкви во имя Успения Божией Матери в устроенном наверху, на хорах, приделе. В душе его точно Ангелы пели, восхваляя Бога, точно слышал он небесную музыку.

А 31 октября инок Серафим писал брату Михаилу Ивановичу из Сергиева Посада:

«Дорогой, родной мой брат! Христос посреди нас!

<…> Как выражу я то, что переживала и чем теперь живет моя душа, какими словами выскажу я то, что преисполнило и преисполняет мое сердце…

Монах я теперь — как это странно, непостижимо и страшно. Новая одежда, новое имя, новые, доселе неведомые, никогда неведомые думы, новые, никогда не испытанные чувства, новый внутренний мир, новое настроение, все, все новое, весь я новый до мозга костей. О, какое дивное сверхъестественное действие благодати. Всего переплавила она меня, всего преобразила.

Пойми ты, родной: меня, прежнего Николая (как не хочется повторять мирское имя), нет больше, совсем нет, куда-то взяли и глубоко зарыли, так что и самого маленького следа не осталось. <…>

Умер я и перешел в другой мир, хотя телом я еще здесь. Что чувствовал, что пережил я, когда в монашеском одеянии стоял перед образом Спасителя у иконостаса с крестом и свечой, не поддается описанию. Всю эту ночь по пострижении провел в храме в неописуемом восторге и восхищении. В душе словно музыка небесная играла, что- то нежное-нежное, бесконечно ласковое, теплое, необъятно любвеобильное касалось ее, и душа замирала, истаявала, утопала в объятиях Отца Небесного. <…>

Кратко сказать тебе, родной мой, о моей теперешней жизни, скажу словами одного Отца Церкви — инока: “Если бы мирские люди знали все те радости и духовные уте-шения, кои приходится переживать монаху, то в миру никого бы не осталось — все ушли бы в монахи; но если бы мирские люди наперед ведали те скорби и муки, которые постигают монаха, тогда никакая плоть не дерзнула бы принять на себя иноческий сан, никто из смертных не решился бы на это”. О, какое счастье, глубокая правда, великая истина и какой в то же время великий и долгий подвиг. <…>

Слава Богу за все!»

По уставу новопостриженному иноку полагалось безвыходно пробыть в Гефсиманском скиту три дня и три ночи, но так как в Академии был престольный праздник, его оставили на пять дней и ночей. Находясь в храме Успения Пресвятой Богородицы, инок Серафим вкушал только просфору при ежедневном причащении Святых Христовых Таин. Навещая его, гефсиманский монах спрашивал: «Жив ли ты, отец Серафим, а то ведь здесь новопостриженные и умирают?»

«Пережил здесь я, — говорил владыка,— и рай, и ад. Неожиданно в душе поднялся ропот, ужас, страх и отчаяние: что я сделал?! Зачем стал монахом? Потерял все. Заживо себя похоронил. На душе холод, бесчувствие, что делать? Куда деваться, сердце рвалось на части, душа металась — готов об стену биться. И вдруг грохот — все зашаталось, иконостас с грохотом провалился, и адский сатанинский хохот раздался под церковными сводами. То было диавольское наваждение, его адское стреляние и омрачение. Но Христос Спаситель рассеял его Своей благодатью. Свет, мир, тишина и сладостная радость наполнили сердце, и все вокруг утихло: иконостас стоит на месте, кругом благоухание… Слава Тебе, Христе Царю, слава Тебе… Христос моя сила. Бог и Господь, — честная Церковь боголепно поет, взывающи…»

По прошествии семи дней старец Ипполит, прочитав молитву, снял с него клобук, который резал уши, и завершил обряд пострижения.

Новопостриженный монах ходил на исповедь и откровение к старцу, следил за собою строго. Видя сокрушение и страх Божий, отец Ипполит ободрил: «Э, дитя, дитя, твои- то бы мне грехи». В день Казанской иконы Божией Матери, 22 октября 1908 года, в академическом храме монах Серафим был рукоположен в иеродиакона. А 8 июля следующего года, в летний праздник Казанской иконы Божией Матери, иеродиакон Серафим был посвящен во иеромонаха.

На следующий год, 5 июня 1909 года, принял постриг и Дмитрий Успенский, с именем

святого великомученика Пантелеймона. Он был всегда одним из лучших студентов, увлеченным ученым богословием, и строгим аскетом. После окончания Академии иеромонах Пантелеймон был оставлен в ее стенах ради ученых занятий и преподавания патрологии . Он рано заболел чахоткой и умер 1 мая 1918 года. Спустя много лет епископ Серафим вспоминал о своем сокурснике и горячо любимом, незабвенном друге иеромонахе Пантелеймоне, молодом профессоре Московской Духовной Академии.

«Он откопал [гимны Симеона Нового Богослова] в рукописях на Афоне. Чего стоило ему разобраться в этих рукописях греческих! Перевел и сам перешел в страну живую. Весь-то он был изможденный многими подвигами, как свеча горел пред Господом, пока не сгорел. Любил я этого строгого монаха-аскета и сам содействовал монашеству его… Скончался он кончиной преподобных на Афоне, куда уехал по болезни».

Как и все воспитанники Духовной Академии, отец Серафим по окончании курса писал сочинение на соискание степени кандидата богословия. Тема его работы была посвящена сотериологии — учению о спасении, которое является целью жизни человеческой. Ответа он искал у великого святителя, богослова и пастыря — святителя Иоанна Златоуста. Отзыв на кандидатское сочинение отца Серафима гласил: «Ученой степени достоин вполне». В 1909 году отец Серафим завершил образование в Академии со званием кандидата-магистранта богословия. И вскоре отец Серафим получил назначение, какого не ожидал: преподавать историю Церкви в Вифанской Семинарии.