Христос посещает и в темнице
12 декабря 1922 года владыка прибыл в Москву; здесь он посетил дом преданного ему семейства Патрикеевых и сообщил им, что идет на Лубянку. Тревожно, мучительно текли часы этого дня. Вечером отправились на Лубянку. Встречая выходивших сотрудников, спрашивали: «Где наш владыка? Он ушел к вам утром голодный. Уже вечер, а его нет!» Ответа, естественно, не получили. В комендатуре велели прийти через три дня. На третий день удалось передать вещи. Радость была большая, когда владыка ответил записочкой, что он все получил, благодарил, назвал своих детей птичками. В подвалах Лубянки его держали 10 дней. Господь утешал святителя в глубоком подземелье. Ничего не вкушая в эти дни, он принимал только Святые Дары, которые пронес с собой.
После окончания допросов владыку Серафима перевели в Бутырскую тюрьму. Здесь условия ухудшились — владыка явно вступил на путь мученика за веру. Пайка хлеба да миска супа из гнилого конского мяса, такого зловонного, что арестованные отказывались его принимать. Дежурный с грохотом прокатывал медный котел с супом до уборной. Тело владыки, изъеденное вшами, так сильно покрылось струпьями, что врач не мог приложить трубку: приходилось подкладывать бумагу. Сердце ослабело, начались частые приступы. Но Господь хранил святителя для Церкви и любимой паствы, которая со слезами молилась за него. Владыку перевели в тюремную больницу («околоток»), где был полубольничный режим, больше воздуха, прогулки, здесь владыка встретился с духовенством храма Христа Спасителя: священниками Ильей Зотиковым, Александром Хотовицким, Ильей Гумилевским, Иваном Арсеньевым.
У ворот Бутырской тюрьмы постоянно дежурили дмитровцы, чтобы передать своему больному пастырю еду и одежду. И потом, когда отца Серафима отправляли в ссылки.
В самые глухие и отдаленные уголки России, дмитровцы старались при первой возможности приехать к нему, чтобы увидеть его, получить благословение.
Обильным потоком потекли архипастырю передачи, так что владыка смог подкармливать сокамерников. В тюрьме владыка служил Божественную литургию, исповедовал тех, кто никогда не был на исповеди, причащал, ободрял, утешал отчаявшихся и безнадежных. На стене камеры хлебным мякишем он прикрепил иконку Божией Матери «Скоропослушница». К Ней взывал в своем заключении: «Подаждь убо нам. Госпоже, руку помощи…»
Устроение его сердца в это время хорошо характеризуют строки из письма 1923 года, посланного из Бутырской тюрьмы духовным чадам:
«Мир вам и радость от Источника радости Христа Господа, все дорогие, родные дети мои, непрестанно в темничной молитве моей поминаемые: благослови вас Господь, слава Богу за все — и за тюрьму, слава Ему, что не обошел Он меня Своею милостию. <…> Благодарю вас всех за вашу любовь ко мне.
Милость Божия и Покров Царицы Небесной да будет над всеми вами. Ваш богомолец Е. Серафим».
Трогательно относился к владыке молодой индус, образованный промышленник, женатый на русской аристократке, заподозренный в шпионаже.
Приехал прокурор, зашел в камеру владыки, и когда подошел к кровати владыки, то, увидев иконы «Скоропослушницы», преподобного Серафима и других святых, приказал перевести его в общую камеру.
В Бутырской тюрьме сложил епископ Серафим в уме и в сердце акафист страждущему Христу Спасителю с припевом:
«В несении креста спасительнаго, десницею Твоею мне ниспосланнаго, укрепи мене, вконец изнемогающаго».
Духовные чада бережно хранили письма владыки, написанные в тюрьме.
«Благодарю вас, благодарю, друзья мои, детки мои, за ваши заботы о мне, грешном.
Ваша любовь ко мне — солнце, ваши заботы о мне — лучи этого солнца, горячие, нежные. Темно в камере моей. От этих лучей светло стало. Да утешит всех вас Господь, как вы меня утешаете. Я духом бодр, крепок, телом занемог, но теперь поправляюсь. Христос и в тюрьме есть, сладко беседовать с Ним можно и здесь. Библию не передали мне… Молюсь за вас, родные мои, молитвенно с любовью приветствую вас всех с праздником Рождества Христова.
Янв[аря] 3. 1923 г., Бутырская тюрьма, камера 51»
***
«…Радости мои, бесценные и драгоценные, мир вам всем, всем из темницы, из заключения моего. Благодарю вас от всего сердца за все дары любви вашей, за все заботы о мне, грешном. Только беспокоюсь, что вы так много на меня тратитесь. Передатчицы мерзнут, руки, ноги отмораживают. Господь вам воздаст за все заботы обо мне и Сам позаботится о вас. В темнице был и пришли ко Мне. Спаси вас Господи. <…>
Благодарю за память отца Дмитрия Копытина, и от него получил письмо.
Сухарики, платок от матушки Евхаристии получил. Через передатчицу тюремную было передано.
Е[пископ] Серафим»
****
«Друзья мои дорогие, детки мои милые, много, много хотел бы сказать вам, так много, что сердце разрывается. Но нельзя, нельзя, нельзя. Благодарю вас за любовь вашу, благодарю и московских друзей моих, не забывающих меня. <…>
Благодарю моих деточек за счастливого страдальца, за дорогую картинку . Благовестником утешаюсь. Мудрые вы у меня. Ваши надписочки на посылках — звездочки денные для меня: я всякий раз по получении представляю их Солнцу-Христу.
Нафталин, гвоздичное масло помогли мне, я в первый раз получил возможность заснуть. За стаканчик, ложечку и блюдечко благодарю.
Будьте добры, Христа ради милость сотворите… Мой сосед инок разут и раздет, помогите мне помочь ему. Пришлите мою теплую жилетку и какую-нибудь обувь ему. Господь да хранит вас. Духом и сердцем с вами…
Е[пископ] Серафим»
****
«Благодарю, все получил. <…>
Мешочки с крестиками оставил у себя. <…>
Из Агашиного блюдечка едим и из ее стаканчика пьем по праздникам. Вкусные сладкие целебные сухарики получил. И платок. Я бодр духом и крепок. О Господе радуюсь, с пророком Давидом пою: Уготовихся и не смутихся. Попросите матушку Епитрахилью мне прислать фартук с крестиками и малое полотенце с омофорной вышивкой и нарукавницы — холодно. У нее есть полотняные или бумажные, как белье складываются. В утешение посылаю вам, радости мои драгоценные, 4 хлебца. Разделите их и кушайте на здоровье и укрепление.
Всех помню вас по имени и молюсь. Молитесь вы за меня. <…>
За четочки благодарю. Сшейте мешочек на шнурках для платка от старушки Евхаристии. За прекрасные дорожки и туфельки благодарю, за все сердечные заботы ваши обо мне. Сегодня пошел третий месяц моего заключения, благодарение Господу. С наступающим вас Великим постом и говением. За родную мне картину деточек благодарю.
29 января 1923 г.»
В тюрьме сподобился владыка великого утешения и рассказал об этом так:
«…валялся я, яко скот, на нарах, в грязи, табачном дыму… Вижу изумленными глазами седалище, а на нем Христос… весь в белом-белом одеянии, якоже белильник не может убелити… У меня тишина велия, радость неизреченная».
Допросы кончились еще на Лубянке, а 30 марта 1923 года, через пять месяцев заключения, в день памяти Алексия человека Божия, вынесли приговор: «Два года ссылки в Зырянском крае отбыть на вольном поселении».
Живоцерковники назначили местом ссылки епископа Серафима Тульскую губернию. Приезжал к нему внук Льва Толстого, тоже Лев, и предлагал владыке выехать в его тульское поместье на год, владыка отказался, обновленческим постановлениям он не подчинялся. И власти не поддержали такую замену ссылки в Зырянский край па Тульскую губернию: их не устраивало то, что владыка остался верен «контрреволюционному» главе Церкви, как тогда называли Патриарха Тихона. По окончании следствия и вынесении приговора разрешили свидание с близкими.
В Бутырках все полюбили владыку, даже заключенные из уголовников. Кротостью, неосуждением и сопереживанием побеждал он их ожесточенность, порой пробуждалось в них покаяние. «Не могу, отец (’ерафим, мимо товара пройти, не удержусь никак — обязательно украду», — исповедовался один из них. «Отец Серафим, — говорил другой, — я твоим чтимым скажу о тебе, когда ты будешь бедствовать».
В апреле епископа Серафима перевели в Таганскую тюрьму. Перед отправкой бандиты учили: «Как ты, отец Серафим, войдешь в камеру, тебе и постелят чистое полотенце, а ты не обходи его, встань да ноги оботри — все поймут, что ты милость оказал, и никто тебя не тронет».
Отправление этапа назначено было на 14 мая. Духовные чада просили у властей разрешить епископу Серафиму ехать без конвоя, но те отказали. Прощаясь, он писал дмитровцам:
«Родные, бесценные, драгоценные дмитровцы, весна моя, и московские друзья! Зная, что настал час отойти мне от вас, только теперь вижу, как люблю вас, до конца возлюбил вас. Скажите, чтобы умер за вас — умру. Пусть д[митров]цы возносят молитвы при богослужении за своего законного епископа.
<…> Только тело мое с одеждою на нем перевезут в Зыр [янский] кр [ай], а сердце мое останется во граде и весях Животворящего Креста. Этим оком — сердцем — я вижу всех вас. Храни вас всех покров Пречистой.
Е[пископ] Сер[афим]
Родные и бесценные дети и детки мои! Из камеры пересыльного поезда шлю вам всем свое благословение. Еду не один, а со всеми вами, ибо увожу вас с собою в сердце моем, вас любящем и о вас горячо молящемся.
Е[пископ] Сер[афим] Д[митровский]»
Вечером 13 мая 1923 года у ворот Таганской тюрьмы духовные чада ожидали выхода епископа Серафима для отправки его этапом на вокзал. Ворота отворились, конвоиры окриками разгоняли людей. Владыка вышел с перламутровой панагией на груди, панагией от Гроба Господня с изображением Воскресшего Господа.
В общем порыве духовные чада, не видевшие владыку уже пять месяцев, бросились к нему, однако штыки конвоя преградили путь.
С молитвой во взгляде, с выражением любви и твердой веры шел Дмитровский святитель в рядах заключенных. С ним рядом шли другие узники-архипастыри: вл. Афанасий Ковровский, светловолосый, в голубоватой ряске, вл. Николай Петергофский (Ярушевич) в нарядной рясе, в блестящей плюшевой скуфье; старцы-протоиереи из Петербурга — о. Александр Беляев, о. Петр Ивановский и др. Верующие простирали к ним руки. Многие опустились на колени прямо на мостовой при виде такого шествия.
На Ярославском вокзале арестантов провели к линии и погрузили в «столыпинский» вагон с зарешеченными окнами. В 12 часов ночи поезд тронулся. Одна из духовных дочерей, Мария Ник. Ан. упала на землю, кланяясь своему отцу и архипастырю. Поезд скрылся из вида, а она все лежала ниц, провожая его своею молитвою и благословением.