Архимандрит Чудова монастыря
По Высочайшему Повелению от 24 мая 1914 года архимандрит Арсений (Жадановский) 8 июня был хиротонисан во епископа города Серпухова. А 14 июня Господь определил иеромонаха Серафима быть настоятелем Чудова монастыря с возведением его в сан архимандрита. Это назначение давно предрек прозорливый старец отец Герасим. Чудовская братия и прихожане полюбили своего нового настоятеля. Епископ Арсений видел в новом архимандрите сомолитвенника и друга, братия — пример монашеского жития, прихожане — истинного пастыря, утешителя, наставника и учителя.
Здесь отец Серафим стал известен своими проповедями — его называли «московский Среброуст». Говорил он слово каждое воскресение, и оно согревало сердца людей любовью к Богу и Церкви, ко всему святому. С каждым праздничным богослужением также соединялась проповедь о любви ко Христу, Его страданиях. Его всепрощающей любви к роду человеческому. Однажды отец Серафим говорил о том, как преподобный Антоний Великий, уязвленный Христовой любовью, оставил мир и яже в мире (1 Ин. 2, 15). Другой раз сказал, что на каждой язве рук Христа Спасителя как бы написано: «прощаю и разрешаю…».
В неделю Ваий в Успенском соборе Кремля архимандрит Серафим вдохновенно произнес:
«Господь у гроба Лазаря… Уже смердит Лазарь. Марфа отчаялась — четверодневен есть… Но воскреснет Лазарь, изыдет четверодневный…»
Эти слова прилагал он к России. Воссмердит она, но оживет, воскреснет силою Христовою…
В одной из своих проповедей отец Серафим сказал:
«Пока совершается Божественная литургия, я ничего не боюсь: ни голода, ни червей, ни засухи, ни града. Я знаю, что хлеб нужен для Литургии и земля даст его. И если бы небо стало медным, если бы земля высохла и окаменела, я не боялся бы, что мы погибаем. Нет, Жертва приносится, священник возглашает: “Твоя от Твоих…” Не боюсь ничего, надеюсь на Бога, тако возлюбившего мир». «Литургия старца, — говорил он, — это океан милости Божией. Все можно у Господа вымолить за этой Литургией».
Уже тогда служение Божественной литургии стало основным делом его жизни. Впоследствии, будучи епископом, он сделал такую надпись на сочиненном им акафисте «Благодарение по принятии Святых Таин»:
«Для Божественной литургии и солнце светит, и луна, и звезды тихий свет свой посылают, и земля дает плод свой — да будет Св[ятой] Агнец на престоле. Весь смысл жизни сей земной ни в чем ином, как в постоянном приуготовлении себя к принятию Св [ятых] Таин Христовых молитвенным подвигом, воздержанием, чистосердечным покаянием. В таковом приготовлении к Св[ятым] Тайнам и в самом причащении Св[ятых] Животворящих Таин Христовых заключается весь смысл жизни христианина. Христианин должен причащаться наивозможно чаще».
В этом была и основа его духовного руководства:
«Каждую минуту своей жизни помни, что ты готовишься к принятию Св[ятых] Таин. Что бы ты ни делала, делай с мыслию, что ты скоро будешь причащаться. Надо почувствовать себя черной тучей, чтобы озариться молнией Св[ятого] Причащения…»
Новый настоятель был строг к себе и другим в соблюдении уставов монашеского жития. По завету святителя Алексия женщин в кельи братии не допускали, в церкви переднюю часть предоставили мужчинам. Ворота запирались в восемь часов, ключи отдавались лично отцу архимандриту; запоздавшему брату нельзя было войти в монастырь. Братия, высказывавшие недовольство и нетерпение, не находили себе оправдания у архимандрита, который строго выговаривал:
«Миряне несут тяготу на фабриках, заводах и в трудах, поэтому монахам должно со смирением являться на молитвенное бдение в урочный час».
Начальствуя в монастыре, отец Серафим управление братией и делами согласовывал с волею и мнением епископа Арсения: «Как владыка, так и я». Жизнь потекла тихо и мирно. Старец Алексий Зосимовский благословил архимандрита Серафима никого не брать на исповедь, «самому крепить дух»…
Но без искушения не обошлось. Некая женщина стала источником смуты. Она поджидала отца Серафима всюду: во время богослужения становилась рядом — и на величании, и у амвона, передавала записки через братию, просила даже владыку Арсения. Когда ничто не помогло, обратилась к высшей церковной власти, обвинив епископа Арсения и архимандрита Серафима в сектантстве и хлыстовстве. Зная высоту жизни пастырей, власти оставили доносы без последствий.
Началась Первая мировая война. Некоторых из братии монастыря старец Алексий благословил идти на фронт. В эти дни Кремль стал свидетелем приезда Государя, его горячей молитвы за Отечество. Отец Серафим стоял у раки святителя Алексия, когда наследника поднесли приложиться к его небесному покровителю. Грустный, ясный взор поднял Царевич на отца Серафима и коснулся его бороды.
Начало Крестопоклонной недели Великого поста (2/15 марта 1917 г.) стало началом великого крестного пути для всей России:
Россия осталась без Царя. Начались разговоры о Патриархе…
25 октября (7 ноября) 1917 года пало Временное правительство, и в стране была установлена власть большевиков. В Москве разразились кровавые бои между юнкерами, занимавшими Кремль, и повстанцами, в руках которых был город.
На Поместный Собор, который должен был восстановить патриаршество, съехались архиереи. В митрополичьих покоях Чудова монастыря разместились делегаты Всероссийского Собора — митрополит Петроградский Вениамин (Казанский), архиепископ Гродненский Михаил (Ермаков), архиепископ Новгородский Арсений (Стадницкий), епископ Белостокский Владимир (Тихоницкий). Прибыл из Зосимовой пустыни уже слепой старец иеросхимонах Алексий (Соловьев), на которого было возложено священноначалием вынуть жребий с именем будущего Патриарха. Архимандрит Серафим окружил его вниманием. В часы отдыха отец Алексий слушал песнопения, среди которых любимым было: «Тебе, одеющагося светом, яко ризою…» и другие стихиры Страстной седмицы.
Чудов монастырь жил своей жизнью, ожидая открытия Собора, а большевики готовились к штурму Кремля. Осенним октябрьским вечером защитники Кремля сказали настоятелю: «Дайте свечи. Электричества, возможно, не будет. Большевики хотят взять Кремль. Будем отражать нападение. Победа за нами!» Еще не закончилась всенощная, как в храм святого апостола Андрея Первозванного принесли первого убитого юнкера.
С 27 октября (9 ноября) загрохотали орудия, выстрелы сотрясали вековые стены. Келейник старца Алексия, монах Макарий (Моржов) , зайдя в этот день в покои настоятеля, увидел преподобного Серафима Саровского, который при его появлении вошел в свой образ, находившийся в соседней комнате. Архимандрит Серафим понял, что присутствие угодника Божия было обетованием сохранить его келью, и не покидал ее. Действительно, ни одна пуля не попала в открытое окно.
В ночь со 2 на 3 (с 15 на 16 н. ст.) ноября началось последнее наступление на сердце и святыню Москвы — Кремль: по приказу военно-революционного комитета был произведен артиллерийский обстрел Московского Кремля.
«Что сталось с нашим Кремлем?! — писал епископ Нестор Камчатский. — Замолк рев артиллерийской пальбы, затих шум братоубийственной бойни, и из праха и дыма гражданской войны глядит на нас, зияя ранами, разбитый, оскверненный, опозоренный Кремль — твердыня нашего духа, немой свидетель прежней нашей славы и настоящего позора, сложенный по кирпичу трудами поколений, залитый в каждом камне кровью его защитников, стоявший свыше полтысячи лет, переживший всякие непогоды и бури и павший ныне от руки своего же народа, который через полтысячи лет стал разрушать свои вековые святыни, покрыв ураганным огнем Кремлевские соборы, это диво дивное, восьмое чудо мира… Чувство невыразимой тоски, поистине неизглаголанного горя охватывает вас при виде этих разрушений и ужаса…»
Пробит купол Успенского собора, гробница Св. Патриарха Ермогена засыпана осколками камней… Снаряд пробил огромной толщины стену митрополичьих покоев… Обломки мебели смешались с грудами камней, а образ Божией Матери взрывом отодвинуло, но не повредило, даже стекло киота и лампада остались невредимы.
Солдаты стреляли в кресты Чудова монастыря. Жутко и страшно видеть лики святых, простреленные пулями и пронзенные штыками. Снаряд попал в особенно чтимое богомольцами Распятие: у распятого Христа оторвало руки, и кровь истекла из ран.
Храм, где покоились мощи святителя Алексия, не так пострадал: там были выбиты только окна. Один снаряд упал около раки святителя Алексия, но не разорвался. Мощи святителя при начале обстрела перенесли в деревянном гробе в пещерную церковь, где они хранились до 23 декабря 1917 года по старому стилю. Здесь, под низкими сводами пещерного храма, где триста лет назад томился в заключении священномученик Патриарх Ермоген, под нескончаемый грохот орудий денно и нощно молились о России архимандрит Серафим со всею братией и членами Поместного Собора.
После штурма в Кремль вошли победители-большевики. Поначалу с монахами обходились доброжелательно, но специальным указом в Кремль стали пускать только по пропускам. Богомольцам их выдавали за подписью настоятеля. Проходя через Троицкие ворота Кремля, пропуск предъявляли дежурь ному латышу, затем еще проверяли дважды. В грязи, под ногами валялись изображения святых. Стены Чудова монастыря были изрешечены пулями, на земле лужи крови. Кто-то дерзко растоптал кровь, и кровавые следы отпечатались на белых камнях священного Кремля…
21 ноября (4 декабря) 1917 года, в праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, в Успенском соборе Московского Кремля состоялась торжественная интронизация Патриарха Тихона. В соборе холод, главный свод пробит снарядами, но сердца исполнены любовью к Церкви и новому Патриарху. После богослужения Патриарх объезжал Кремль, окропляя его со всех сторон святой водой.
Незадолго до закрытия Чудова монастыря, 23 июня (6 июля) 1918 года, в праздник Владимирской иконы Божией Матери, отец Серафим был приглашен с владыкой Арсением служить Божественную литургию в Никольский храм на Берсеневке, близ Каменного моста около Якиманки. После Литургии он сказал в проповеди, показывая рукою на храм Христа Спасителя (он тогда стоял в целости): «Вижу, вижу: строят башню, хотят ею до неба достать, но нет, не будет того!» Эти пророческие слова сбылись впоследствии, когда на месте взорванного храма пытались построить здание необычайной высоты — Дворец Советов.
В 1918 году представители новой власти закрыли Кремль для верующих. С весны начали поступать распоряжения о выселении монахов. Осложнилась и внутренняя
жизнь братии. Вскоре вышел приказ о закрытии Чудовой обители. 13/26 июля 1918 года, в день празднования Собора Архангела Гавриила, епископ Арсений и архимандрит Серафим навсегда покинули Чудов монастырь. Отец Серафим опечатал мощи святого Алексия настоятельской печатью и ушел из обители одним из последних . В этот день ушла в невозвратимое прошлое вся предшествующая жизнь. 13 июля 1918 года владыка Арсений и архимандрит Серафим навсегда выехали из вековых стен благодатной Чудовой обители.
Незадолго до разорения монастыря, в июне 1918 года, архимандриту Серафиму было два видения.
В Благовещенском приделе, в понедельник, во время проскомидии за ранней Литургией, которую совершал владыка Арсений, архимандрит Серафим стоял у жертвенника. Вдруг в алтарь вошел большой и сильный кабан; косясь на владыку Арсения и отца Серафима, он с ревом стал рыть горнее место. Второе видение видел отец Серафим из окон покоев: черный, как будто в трико, бес пролезал в окно Патриаршей ризницы.
Братию официально перевели в Новоспасский монастырь, но помещения не дали.
Владыка Арсений и отец Серафим отправились в Зосимову пустынь, там, на престольном празднике в честь Смоленской иконы Божией Матери вознесли они свои молитвы. Они хотели поселиться в пустыни, но в обители опасались, как бы монастырь не закрыли из-за приезда известных в Москве духовных лиц.
Не видя возможности задержаться здесь на сколько-нибудь длительное время, владыка Арсений и архимандрит Серафим переехали в Покровскую общину , а затем — в Серафимо-Знаменский скит к схиигумении Фамари (Марджановой), духовной дочери владыки, безбоязненно приютившей его и самоотверженно ему служившей. Матушка окружила изгнанников тишиной и духовным покоем; имея в лесу близ скита маленький домик, в котором была домашняя церковь во имя преподобного Арсения Великого, она устроила для них киновию, где ни одна душа не беспокоила их.
Владыка Арсений ежедневно служил Литургию, отец Серафим был за певца и чтеца. Здесь молились они за всех чад своих, за весь христианский мир, за Православную Русь, за всех и за вся. Навсегда сроднило их ежедневное совершение Божественной литургии. Не было ничего дороже и ценнее ее. День, прошедший без нее, считали потерянным.
Они молились в полном уединении, наслаждаясь красотой природы: трудились чудовские прихожане. Отец Серафим в это время никого не исповедовал, а владыка Арсений был для всех духовником.
Епископ Арсений так вспоминает об этих днях:
«Это совместное пребывание было также одной из светлых страниц той эпохи. Что может быть дороже искреннего, преданного и притом святого друга? Он в борениях, искушениях духовно поддерживает и помогает нравственно созидаться; он в унынии, в тоске, дурном, подавленном состоянии духа парализует всякую тугу; он в опасностях и тревогах рассеивает малодушие, робость, боязнь и страх; он в несчастьях, напастях, бедствиях облегчает остроту страданий; он во дни спокойствия и счастья приносит в сердце мир и благодушие».
Вот это поистине испытал инок, живя с другом, являвшим собой пример молитвенника, благонастроенного монаха, даровитого и мягкого человека.