Меленки

Меленки, маленький городок Владимирской области, стал для владыки новым местом жительства, дарованным Богом. Владыка поселился в отдельной квартире, что давало возможность устроить домовую церковь и совершать ежедневное богослужение. В Меленки перебрались к концу октября.

Дмитровцы, узнав о новом местопребывании своего епископа, поспешили к духовному отцу. Приезжали представители дмитровского и московского духовенства, монашествующие и миряне. Непрестанный поток. Извозчики, выезжая за архиерейскими гостями, указывали место жительства владыки. Шли пешком странники, богомольцы, детки епископа Серафима, и «никтоже тощ и неутешен отыде». Бывали и высокие гости, и рабочие с фабрики, и крестьяне — все вместе, родные под сенью любящего отца. Владыка много исповедовал. Все выслушает, утешит, напишет близким — никого не отошлет по усталости, не выговорит, не упрекнет. Духовные чада через несколько дней приезжали опять, готовые поселиться вблизи, а владыка похлопает по плечу, посмеется да пошутит… Тем, кто не мог приехать, он, утешая, писал сам. Вот одно из таких писем:

«Мир вам, и благословение, и утешение, и укрепление от Господа Иисуса Христа и Спаса нашего в тяжкой скорби вашей. Как неожиданно и негаданно и как жестоко смерть скосила еще юный такой нераспустившийся цветок, милого Васеньку!

Скорблю вместе с вами, жалею очень. Поминаю теперь ежедневно на Божественной литургии: помяни. Господи, душу усопшего раба Своего убиенного Василия, изымая за него частицу, погружаемую в животворящую и страшную Кровь Христову. <…>

1927 г[ода] ноября 19 ст[арого] ст[иля] Меленки. Ваш Богомолен,.

Е[пископ] Серафим»

Поначалу власти разрешали служить в городских церквях, и на Рождество владыка служил в местном соборе. Торжество было редкое для Меленков.

На первой седмице Великого поста епископ Серафим просил никого не приезжать. Уединялся в келье, с домашними до пятницы не говорил. Ничего не вкушал, кроме Святых Таин, даже не запивал теплотой.

На Страстной седмице утреня в пять часов, часы с полным чтением Евангелий, Литургия Преждеосвященных Даров — так до четырех часов дня без перерыва. И владыка словно не устает, но светится и будто не на земле живет.

Ночью в два часа полунощница, пели с зажженными свечами в руках «Се Жених грядет в полунощи…».

Иногда случалось, что среди ночи, когда владыка читал правило, дверь кельи отворялась от ветра. Послушницы подходили, полагая, что он отворил дверь сам, приглашая убрать келью. Заглянув в нее, видели владыку Серафима, в молитве повергшегося ниц перед иконами, крестообразно раскинув руки.

В Меленках любил гостить брат владыки Михаил Иванович: помолится, побеседует с любимым братом. Из священников часто приезжал из Дмитрова отец Александр Фелицин с певчими и духовными чадами, преданными ему душой. За духовным руководством и по нуждам церковного управления приезжали пешношские иеромонахи и дмитровский благочинный отец Иван Муравьев.

Епископа Серафима предупреждали, что начальству не нравятся частые посетители, как бы его не забрали. «Пусть поездят, все равно ведь заберут», — отвечал владыка. В день Похвалы Пресвятой Богородицы его неожиданно вызвали в Муром. Но все обошлось благополучно.

Благовещение Пресвятой Богородицы в 1928 году совпало с Лазаревой субботой. Во время полунощницы епископ совершил пострижение в рясофор послушницы Анны.

Тихо текла жизнь в Меленках. Каждый день уставная служба. После Божественной литургии владыка весь сиял. Затем читал по четкам Иисусову молитву. Пить чай выходил радостный, веселый и любвеобильный. После чая владыка отвечал на письма, иногда уединялся в саду со Священным Писанием. За обедом он беседовал с гостями, шутил. Духовные дети утешались и набирались сил под его отеческим покровом.

Перед всенощной выходил около шести часов. Читали правило — три канона и акафист. Исповедь, всенощная по уставу: одна кафизма нараспев на глас и на два клироса «Господи, воззвах», «Положи, Господи, хранение устом моим», кафизма вторая на утрени, «Хвалите», оба псалма на два клироса, величание. Все стихи нараспев, иногда «Непорочны» на три статии, 5-й и 3-й глас. Канон на 14. Хвалитные стихиры всегда пели.

*****

Епископ Серафим пять лет не выходил за ворота дома… У окна — кормушка для птичек. Владыка сыпал пшено, зерна, прилетала туча голубей. Если он отдыхал в саду, то о возвращении домой оповещали голуби, летевшие впереди, к кормушке у окна. Хромой голубь хотел себе всех подчинить, забавно было наблюдать за ним. Потом «пешком» ходили через большую комнату и владыки из одного окна в другое. Слепой голубок жил у него под кроватью…

Черненького петушка прозвали «крестник» — владыка вынул его из надколовшейся скорлупки и крестным знамением благословил на жительство. Петушок из рук по выбирал белый хлеб, а не черный, задумчиво  глядя на накрытый стол: чем бы полакомиться на завтрак? Погиб от мальчишек, поймавших его в петлю.

Размереренно текла жизнь и Mеленках около пяти лет. С 1930 года поднимается новая волна арестов в Москве. Власти стали искать, через кого можно было бы собирать сведения и о епископе Серафиме.

Принуждали и дочь хозяйки, Марию Лаврентьевну, то уговорами, то угрозой тюрьмы. Зимой 1931 года года приехал встревоженный Николай Дулов, бывший священник, снявший с себя сан. Чувствовалось: близок арест.

В декабре 1931 года нагрянули с обыском, арестовали Марию Лаврентьевну. Потребовали явки епископа в ОГПУ. Владыка заболел, пошла вместо него Анна. Ее допросили и отпустили. А Марию Лаврентьевну в полночь увезли у Иваново. Через два месяца она вернулась. В разговорах намекала, что всех ждет та же тюрьма.

Духовные чада предлагали владыке переехать куда-нибудь, чтобы обезопасить себя и Марию Лаврентьевну, но владыку вновь вызвали в ОГПУ и взяли подписку о невыезде. В ответ на тревоги окружающих он раскрыл Евангелие: «И послал двух учеников пред Собой уготовати Пасху… Истина свободит вы».

Наступила Лазарева суббота. Дома готовились к празднику… Окончилась всенощная с «ваиями и ветвями» и возглашениями: «Благословен Грядый во имя Господне…». Встречая Господа, грядущего на вольную страсть, и себя уготовляли к страданиям.

После всенощной, во время ужина, раздался стук. Вошли трое. Начался придирчивый обыск. Взяли паспорта, а ранним утром 11 апреля, в Вербное воскресенье 1932 года, послушниц повели в ОГПУ. Бледный от болезни Владыка просил следователя, когда уводили инокинь: «Не обижайте их, и вас Господь помилует. Не забудьте моей о них к вам просьбы, а я вас не забуду». Из раскрытого окна благословлял он арестованных девушек архиерейским благословением.

Клавдию поместили в кладовой, Анну — в кабинете начальника. После продолжительных допросов убеждали ее «строить народное счастье» и «делать людям добро». «С Богом ли?» — «Нет, без Бога». — «Без Бога нет счастья людям. Чем дальше они от Бога, тем несчастнее будут». Повезли их в Ивановскую тюрьму. По дороге, в Муроме, заперли на вокзале с ворами. В Ивановском ОГПУ допрашивал главный следователь Мельников, молодой человек, сын протоиерея: «Так-так, владыку в Москву, а вас сюда повезли». Допрашивали ночью двенадцать раз. Бог молитвами владыки подавал твердость духа и такую радость, что следователи удивлялись. Владыка на прощание сказал: «Нюра, я даю тебе с собою Святые Таины». Они хранили и ограждали в страшные минуты. «Не надейтесь на своего Бога,— говорили тюремщики. — Он вас не освободит, из наших рук никто не освободит вас». Но 7 июля, в день празднования рождества Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, из Москвы пришло распоряжение об освобождении инокинь.